Три века на службе Родине. Н. Кукель-Краевский

160 прямым попаданием была подбита и сгорела, все там пропало. Перед отправкой ко мне подошел хирург, который мне делал операцию. Сказал, что он адьюнкт военно- медицинской академии, нейрохирург, что сшил мне разорванный седалищный нерв в порядке эксперимента – это относится к теме его диссертации. Дал мне адрес академии и попросил, что если нога восстановится, сообщить, указать его фамилию: Зильбер Александр Иосифович. Все это написал и записку положил в карман гимнастерки. Подошел танк, на котором вместо башни был укреплен кузов от грузовика. Дно кузова усыпано соломой и накрыто брезентом. Нас начали снимать с носилок и укладывать в кузове. Маша опять разрыдалась, начала причитать, что больше не увидимся. Я пытаюсь ее успокоить, что, мол, раньше времени меня хоронишь. Тут настала моя очередь грузиться. Мы расцеловались. Двое солдат сняли меня с носилок и передали двоим стоящим в кузове. Те меня уложили на брезент головой по направлению движения танка. Под голову – вещмешок с одеялом. Нас погрузили 10 человек, все лежачие, с нами санинструктор с историями болезни. Везли часа три. За это время из нас такой транспорт всю душу вытряс. Мы выли от боли и матерились, вспоминая всех святых. Двое по пути умерли. Привезли в Херсон в полевой госпиталь чуть живых. Госпиталь был размещен в школе. Коек не было, а были сделаны деревянные топчаны вроде кушеток, обычно стоящие в поликлиниках в кабинетах врачей. В комнате было человек 20, все из-под Николаева. Вскоре пришли санитары, понесли меня на перевязку. Сняли шину, промыли рану. Она оказалась сквозной. Уложили в рану дренаж, сделали укол, перевязали и снова наложили шину, чтобы я не двигал ногой. Сделали еще укол и унесли обратно. Когда в палате начали менять белье, залитое кровью, из кальсон выпал ранивший меня осколок, который дали мне на память. Глава 18 Началась моя госпитальная жизнь. На третьи сутки я почувствовал себя еще хуже, поднялась температура, началась гангрена. Меня перевели в газовую палату