Три века на службе Родине. Н. Кукель-Краевский

161 – ее называли «палата смертников». Там лежало 22 человека и каждый день кто-то умирал. Я начал доходить, бредить. Перевязки и надрезы с целью выпустить газ делали ежедневно, но ничего не помогало, начиналось общее заражение крови. На мое счастье в госпиталь приехал главный хирург фронта генерал-лейтенант Вишневский. Зашел в нашу палату, ему показали меня. Надо мной идет консилиум открытым текстом. Ампутировать нельзя, ранение высоко расположено, так что, видимо, безнадежен. Вишневский говорит, попробуйте внутривенно спирт по 20-25 кубиков 3 раза в первый день и по 2 раза в следующие, если сердце выдержит. Держись, матрос, а я лежал в тельняшке, не падай духом, выкарабкивайся. А врачу говорит: я бы вам посоветовал его привязать к топчану. Как бы его по пьянке не потянуло петь и плясать. Такое бывает. И ушел. Так оно и получилось – в течение нескольких дней я был в стельку пьян, то спал, то пытался вставать, пел песни, короче был в пьяном угаре. Но недаром мне говорили, что я «в рубашке родился». Мне полегчало. Вскоре начали готовить к эвакуации в тыл. Перед 1 мая меня из газовой палаты перевели. И какова была моя радость, я увидел Болдырева, его ранило в плечо 28 марта в день взятия Николаева. Он мне рассказал о том, как развивались события и то, что корпус во время штурма потерял более 5 тысяч человек, что корпусу присвоено звание «Николаевский». Сказал, что Маше присвоили звание капитана и ходят слухи, что ее, наверное, назначат командиром медсанбата. Я был очень рад и попросил его разыскать листок бумаги карандаш, чтобы написать Маше письмо с поздравлением и что пережил газовую гангрену и меня готовят к эвакуации в тыл. Сразу после 1 мая меня и еще несколько человек привезли на аэродром. Нога моя все оставалась в шине, и я все время был в лежачем состоянии. Подвезли к кукурузнику У-2 и нас начали грузить. Раненого в руку офицера посадили за летчиком на место штурмана, а нас, лежащих на носилках, поместили в кассеты, подвешенные под крыльями. Кассета представляет из себя свернутый из фанеры цилиндр с заглушкой. В него проталкивают носилки с раненым и заглушку защелкивают замком. Самолет долго разбегался и наконец взлетел. Вот где я страха натерпелся. Во-первых, темно и ничего не видно, кроме отверстий в заглушке для вентиляции. Во-вторых, неприятно, когда самолет попадал в воздушную яму. В