Черниенко О.В. Счастье начинается утром

О.  В.  Черниенко.  «Счастье начинается утром» 26 Преданные Зима в том году была ранняя: снег толстым слоем покрыл землю уже в первых числах ноября. Холодно: мороз, метель… Две собачьи фигурки, проваливаясь в снегу, брели вдоль нашего забора. В походке чувствовалась безумная усталость. Одна собака неожиданно упала – вторая подошла, стала облизывать. Увидев меня с куском колбасы и кастрюлькой каши, испуганно вскинулись, отскочили на безопасное расстояние. Одичали… а когда-то явно были домашними – на шеях потрёпанные ошейники. Потерялись? Вряд ли… Каждую осень окрестные деревни наполняют эти несчаст- ные существа – бывшие домашние питомцы, брошенные своими безответственными хозяе- вами на дачах. Наигрались летом – осенью оставили на даче «ненужную игрушку» без воды, еды, жилища, обрекли на мучительную, голодную смерть. Глядя на этих горемык, каждый раз удивляюсь: почему человек, способный на такое подлое предательство, гордо называет себя «венцом природы»? Кобель и сука. Девочка крупная – алабай. Молодая – около года. Шерсть висит клочьями на тощих бёдрах, грустные глаза – «домиком» – смотрят на мир с какой-то жуткой обречённо- стью. Мальчик явно имел в роду породистых чёрных овчарок, хромой – кто-то подбил бедняге лапу. Статный красавец, если бы не страшная худоба. Кусок колбасы в моих руках вызвал интерес, но на зов собаки не подошли. Стояли поодаль, пытаясь определить, исходит ли от меня опасность. Поставила кастрюльку, положила колбасу и отошла подальше. Первым осторожно приблизился, обнюхал еду кобелёк, убедился: «всё в порядке», но есть не стал – подождал, когда насытится его ослабевшая подруга. Собака ела жадно, быстро, и тут я заметила: у неё скоро будут щенки! Бедные! Как же будете выживать в такую суровую зиму, горемычное собачье семейство? Подруга поела, мальчик подобрал остатки. Прилегли отдохнуть. Быть может, я смогу завоевать их доверие и они перезимуют у меня на участке? Потом устрою к знакомым – таких красивых собак обязательно кто-нибудь приютит! Однако все мои попытки подойти к ним поближе успеха не имели: бедняги перестали доверять людям… Отдохнув, собаки побрели дальше. Друзья-супруги, любящие, преданные собачьи души, отвергнутые человеком. В середине февраля, в самые жестокие морозы, вызвала меня на улицу соседка Анфиса: «Пойдём, поглядишь – постоялец на сеновале у меня поселился! Пришла за сеном, козу накор- мить, а она там с щенком! Похоронить бы надо!» В Анфисином «постояльце» с трудом узнала мою давешнюю знакомую алабайку. Шерсть ещё более свалялась, глаза провалились, красные, воспалённые и обмороженные соски на животе вспухли. Рядом, под боком, лежал щеночек, чёрненький, каким был его папа… Ала- байка подняла голову и глухо заворчала… «Что? Не узнала? Мы же с тобой знакомы! Где твой муж-то? Жаль, рассказать не сможешь…» Кажется, собака меня узнала: какое-то смутное воспоминание мелькнуло у неё в глазах, и грозное ворчание прекратилось. Её щенок давно окоченел… Пытаясь оживить сына, собака толкала его носом, облизывала. Очевидно, материнское сердце отказывалось понимать: малыш мёртв! «Я её покормлю, а вы в это время заберите щенка, потом закопаем». Пока алабайка погло- щала еду, Анфиса завернула щенка в платок, и мы осторожно вышли из сарая, заперли засов. Малыша похоронили за забором. Мёрзлую землю за бутылку самогона раздолбил местный алкоголик дядя Миша: «И что за церемонии такие? Похороны псине устроили… Выбросили бы в выгребную яму – и дело с концом! Дурью мучаются бабы!» А в это время запертая в сарае мать щеночка надрывно выла, плакала, рыдала!